Мой сайт

27 июня 2014 г., 21:40

Не смотря на то, что основу издания составляет роман «Степной волк», к которому в качестве довеска приставлены письма-отчёты, написанные автором после «Игры в бисер», когда Гессе отошёл от крупной прозы, отчасти именно «Степной волк» стал для меня камнем преткновения, помешавшим мне воспринять и полюбить эту книгу. Впрочем, основная причина кроется в моей принципиальности, по отношению к которой «вина» «Степного волка» отступает на второй план.
Моё отношение к рассказам, которые в плане стиля понравились мне куда больше, тоже нельзя назвать гладким и безмятежным.
Ниже я постараюсь указать и на чёрные тучи, которые я нашёл в этой книге, и на солнечные разрывы в них, опираясь исключительно на честность по отношению к себе и своим ощущениям, и при этом, стараясь донести как можно полнее суть и содержание этого издания.
Стилистически «Степной волк» очень хорош. Писательская манера Германа Гессе, признаюсь, мне всегда импонировала. Его ёмкий, местами суховатый, но в большинстве своём лаконичный и изящный слог в зависимости от моего настроения или радовал меня, внушая некоторый оптимизм по отношению к литературе, или утомлял, вызывая нескрываемое раздражение, впрочем, эти серые полосы субъективны и не делают авторский талант хуже. В сущности же, автор, на мой взгляд, пустил под откос всю плеяду выразительных средств на пару с недюжинным талантом, и в определённый момент – причём очень быстро – роман, который мне не понравился, начал сильно утомлять, скатившись, не только сюжетно, но и, так сказать, описательно, в конце, в откровенный абсурд. С чем, по-видимому, связан скомканный, повисающий в воздухе финал. Словно автору не хватило воздуха, чтобы дописать ещё пару слов и поставить логическую точку. Трудно сказать, достоин ли он вообще читательского внимания? Если хотите знать правду, то я частенько старался прочесть его только для того, чтобы как можно быстрее от него отделаться. И если бы было только нудно, но всё в нём сплошное самомнение, грязь и лжеучительство.
Хотя композиция романа не вызывает нареканий. Все эпизоды, и даже те, которые вызвали у меня отторжение, неуклонно служат раскрытию авторской идеи. Некоторые эпизоды, за которые Гессе журили «немецкие мамочки», что вполне понятно, наполнены вульгарным и пошлейшим эротизмом. Я говорю «вульгарным и пошлейшим», но отдаю себе отчёт в том, что рискую остаться непонятым, так как в наше время едва ли кто увидит в предложенных сценах, что-то из ряда вон выходящее. Но дело вовсе не в том, как наше сознание интерпретирует действительность и поэтому неважно, считаем ли мы эротизм чем-то вполне естественным или разделяет робость и стыд Татьяны, боящейся написать письмо Онегину, и я смело использую своё утверждение, и говорю, что все эти подробности лишь оскорбляют человеческое достоинство, мутят душу и сознание, и уже только поэтому они плохи. Как бы к этому кто ни относился. В конце концов, пишу что хочу. И дополню свою мысль отрывком, взятым из одной из моих рецензий: Книга проиграла сразу по всем фронтам, ибо я очень щепетильно отношусь к нравственному содержанию того, что читаю, и признаю за книгой ценность только в том случае, если она помогает очищать авгиевы конюшни моего сердца, с чем эта книга априори (или постфактум?) не справляется. Но не менее щепетильно я начал следить и за количеством читаемых книг, и всё ради чистоты захламлённого сознания – цель, ради которой удобнее и вовсе ничего не читать. ибо велика опасность стать бессловесным. И вот эта книга – клякса на моих белых страницах. И, прошу заметить, клякса отнюдь не маленьких размеров.
В иных местах Гессе периодически говорит о бессмысленности войны. Является ли странный и, наверное, самый спорный эпизод романа с фиктивной войной людей и машин символом этой бессмысленности или же это вышло «само собой», а подобное у писателей бывает - с точностью сказать не могу.
Идейное, с вашего позволения, наполнение представлено в романе двумя основными линиями, которые находятся в обрамлении косвенно связанных с ними размышлений. Первая линия связанна с темой взаимодействия личности и, так называемого, мещанства. Не мудрствуя лукаво, не стараясь втянуть читателя в интеллектуальную игру на узнавание, автор прямолинейно упоминает Ницше, чьи идеи частично, но всё же в значительной мере, он развивает. Вторая линия непосредственно связанна с камнем преткновения, поэтому обозначив её, я должен буду прерваться, дабы дать разъяснения. Это тема раздробленности личности. Для Гессе, усвоившего многое из религиозного опыта востока и чье мировоззрения я буду ругать, нет единой цельной личности (впрочем, это ещё не теория дхарм). Этому посвящены многие места романа. И если для меня, как для христианина, единая, колоссальная по своим возможностям личность, оказалась раздробленна (порой на воюющие друг с другом части) в результате грехопадения, подобно стеклу, в которое угодил камень, и которую нужно вновь привести в единомыслие, то по Гессе, - нет единой личности, но в человеке живет множество вполне законных личностей. Не одна, не две, а громадное количество, каждая из которых, повторюсь, вполне законна. Вы меня извините, но это как-то нездорово. И, возвращаясь к тексту романа, человеку, чувствующему, но ещё не осознавшему их в себе, крайне трудно интегрироваться в человеческую среду, ибо он одновременно выше среднестатистического человека, но при этом испытывает крайнюю зависимость от мещанской среды. Иными словами он обречён на одинокое, безотрадное существование. И автор, весьма сомнительными способами, пытается показать выход из сложившегося тупика.
Один раз автор меня провёл. Из-за частого упоминания Гёте я был уверен, что Гермина – девушка, сыгравшая важную (я бы сказал роковую) роль в судьбе главного героя – мефистофель. В ней была определённая мистичность, она многократно вводила героя в соблазн, да и та сцена в «аду», которая по аналогии напомнила мне булгавскою, и падение героя, связанное (это не спойлер – героиня ещё в самом начале попросит его сделать это) с мнимым (или действительным) её убийством, - всё указывало на это, но нет.
Нужно отдать должное Герману Гессе, он не пишет пустых развлекательных историй, всё его творчество не только рефлексивно, но и зиждется на его мировоззрении, которое, впрочем, совершенно мне противно и которое я назову ложным, даже если звучит дико (и) пафосно.
Есть две вещи: религия – принципиальная, и культура, уже - искусство, - не слишком принципиальная.
В религиозном отношении у нас с Гессе не нашлось точек соприкосновения. Его взгляды на религию, на Христа, эта вся его теофания – лежат для меня в разряде (около) еретических. По крайней мере, однозначно в разряде воззрений чуждых и для меня неприемлемых. А когда в диалоге наступает пауза и не находится общих тем, то между людьми возникает совершенно удушающий вакуум. Заведомо глупо было бы спорить, переубеждать человека, который уже умер, но для себя, по отношению к так называемой, внеконфессиональной вере, я сложил определённую сентенцию. Вера конфессиональная, похожа на кувшин, охраняющий воду. Он всегда при тебе и ты уверен в чистоте воды. Вера внеконфессиональная – это вода без кувшина. Вода растеклась, попала неизвестно куда, в неё попал сор – пить её небезопасно для здоровья. Диалектический спор может возникнуть, но это лишнее и незачем трясти воздух, хотя сам я не могу не бастовать против подобных вещей.
Подобные взгляды нашли своё отражение в «Степном волке», но главный их оплот – это, конечно, рассказы, ибо они дают простор для прямых объяснений, и автор не стесняется.
Но кроме чёрных пятен есть ещё и иные. Во-первых, мне очень понравился стиль рассказов. Не смотря на то, что каких-то кардинальных изменений в нём нет, но старость всё же наложила свой отпечаток. Гессе жаловался, что ему трудно писать, но в тех текстах, которые всё таки вышли из под его пера, появляется необходимая неторопливость, стать, и новые (грустные) краски, хотя автор и тут сумел опростоволоситься, начав мазать слишком густо и слишком монотонно.
Очень трогательными показались мне те рассказы, где Гессе вспоминает своих покойных друзей, делится воспоминаниями и рассуждениями о старости. Особенно пронзителен последний, своего рода некролог по умершей сестре.
Своеобразный интерес, пусть и не всегда, могут представлять отчёты об искусстве. В нём Гессе видит нечто культовое, какую-то потаенную работу духа. Я, правда, вижу в искусстве только «словарь», универсальный язык, с помощью которого я получаю возможность общаться с людьми, создавшими то или иное произведение, и не склонен воздавать ему ту честь, которую воздает автор. А если я и вижу некую работу духа, то скорее приписываю её творцу, а не произведению как таковому. Иными словами, для Гессе – это форма духовной жизни, для меня – душевной. Тем не менее, отчеты о музыкальных концертах, походах по картинным галереям могут послужить замечательным примером того, как нужно писать отзывы.
Порой утомительными, а порой примечательными оказываются те рассказы, где Гессе начинает рассказывать о том, какой подарок ему прислал тот-то, а какой тот-то. Хотя наиболее невразумительными оказываются описания природы. Автор словно боится остановиться, словно эта деятельность нужна ему для поддержания жизни, и он медленно, методично, даже степенно, углубляясь в изящное многословие, плетёт паутину описаний, плетён долго, монотонно, словно и не примечая читательского раздражения. И когда следующий рассказ начинает повторять предыдущий - ибо не так много разнообразия в жизни старого человека, - то читать становится совершенно невыносимо. Ох уж эти мне стареющие интеллектуалы.
Я так и не смог постигнуть принцип, по которому отбирались данные рассказы. Некоторые из них, действительно, помогают получше понять сочинителя, порой автор обмолвится о романе, и он частично становится понятней. Но некоторые рассказы выглядят совершенно ненужными и лишь затягивающими повествование. Впрочем, определённая цельность в этой подборке, кажется, есть. Но, чего-то по настоящему полезного для себя, я так в ней и не обнаружил.
Хотелось бы ещё сказать два слова относительно обложки, хотя в данном случае слово может быть только одно, и это слово – халтура. Содержание книги не имеет к волкам, как к животным, никакого отношения, но издатели, видимо не мудрствовуя лукаво, рубанули с плеча. А что? «Степной волк» же, вот мы и поставим волка на обложку. Логично же.
На этом завершаю, ибо разъяснения даны исчерпывающие.